и опять о боли: я в ней как в масле
я катаюсь сыром лишь в ней одной
я её приветствую: боле, здравствуй,
что ко мне ты словно к себе домой?

я опять о боли: ну сколько можно,
твой усталый голос и странный вид
я опять о боли
что делать, боже
если больше не о чем говорить

здравствуй, соловей
ты о чём поёшь?
мне помочь тебе
вынуть этот нож?

где ты взял его?
кто его вонзил?
почему твой плащ
выпачкан в грязи?

я тебя нашла,
вольный господин,
почему ты здесь?
почему один?

почему же ты
не среди толпы?
кто бы наложил
на сердце бинты?

почему молчишь?
смотришь мне в глаза?
ты не хочешь мне
ничего сказать?

здравствуй, соловей,
я теперь твой нож.

я пою тебе.
ты не узнаёшь?

все они хотели одно и то же:
чтобы я сидела, ждала беды,
чтобы с королём разделила ложе,
а потом с костром обратилась в дым,

чтобы чародейство текло по жилам,
этого наследника на престол.
я свои все жизни на кон сложила,
я вонзила в сердце осины кол,

истекая кровью, смеясь и плача,
заковала магию эту в лёд.
чтоб король спросил: что всё это значит?

и я, умирая в его руках,
кровью обагряя рукав парчовый,
в каждой ветке времени, жизни новой
повторяла: ты, мой, король, неправ

с нами ничего не произойдёт.

послушай, геральт, что тебе скажу
я если б не ходила по ножу
боялась бы огня, меча и дыма
то я б не назвала тебя любимым
и ты б во мне увидел госпожу
сварливую и гневную без смысла
и если бы не тот проклятый джинн
никто не знал бы точно, что любим

любим другим
и этой глупой жизнью

все мы шиты чёрно-белым,
даже если говорим:
никогда внутри не тлело
не захватывали рим
стен не падало под ноги
обожжённым кирпичом
нас не предавали боги
всё нам было нипочём
ярко-красным красно-ярким
синим небом шли вперёд
позволяя не ремарку
а смешок, что только лёд
закуёт и успокоит
заберёт в свои края

все мы каждый себе воин
даже ты и даже я

но у каждого горело
и болел смешной надлом

все мы шиты чёрно-белым
и поэтому мы врём

да пребудет лита
у всех налито?
все готовы праздновать до конца?
чтобы мёду было сполна испито
чтоб двоилось в каждых глазах юнца
чтобы он шатался и веселился
чтобы танцевалось как в первый раз
коли мёд сдаётся кому-то кислым
то возьмите квасу
возьмите квас!
ты хватай дивчину под руки белы
ты танцуй с ней красною у костра
ночь коротка, значит, успей всё сделать
чтобы не нести с собой дальше страх
что ты не успеешь споткнёшься выдох
что твой не превратится в звук
да пребудет лита
и в ней любимых
поддержащих всюду хороших рук
да пребудет лита
у всех налито
все готовы праздновать до конца
все меды и квасы давно испиты
этим летним праздником колеса
ночь коротка — значит, не думай, делай
ночь коротка, надо её успеть

ты хватай девицу под руки белы
этой ночью не существует смерть

я садила бересклет
чтобы через много лет
дом зарос плющом вьюнами
будто дома больше нет

бересклетом зарастёт
всё что я боялась
всё
что когда-то я хотела
пусть какой-то новосёл

вдруг забудет куда шёл
и увидит дом большой
растревоженный дождями
и решит: как хорошо

что прошло оставив след
что остался бересклет
и что некуда вернуться
и желания что нет

и кому суждено быть повешенным - тот утонет,
простирая наверх свои страждущие ладони,
никакого туда спасательного,
верёвки,
хотя казалось бы,
куда повешенному верёвка?
и он тонет.

и кому суждено быть утопленным, тот сгорает,
и вода, его убивавшая, не спасает,
и вода, его убивавшая, не спасёт.
и без разницы, что там.
просто сгорел - и всё.

никакой там судьбы, предрассудков и заклинаний,
потому что пока ты в сознании - ты сознанье,
потому что пока другие идут на плаху,
ты отдал им свою счастливейшую рубаху,
и теперь вы идёте вместе.
а что потом?
кому из нас быть утопленником?

говоришь о судьбе в красивом своём плаще,
потому что судьбы не знаешь ваще,
ваще!
потому что кто любит - тот врал ему до конца.
вот такая вот сказка.
просто случается.

в два часа ночи приеду в росошь
и от вокзала и до вокзала
буду всех гладить собак и кошек
зная что главного не сказала
зная что ждать мне утра, рассвета
мёрзнуть от холода, прятать пальцы
и наплевать бы, с кем ты и где ты
раз уж с тобой не могу остаться

как же это всё-таки надоело,
чтоб оно ушло, обратилось в дым!
я сижу на камешке в платье белом,
хорошо быть пьяным и молодым,
не считая денег, людей и страхов,
ожидая лишь поцелуй в плечо,
быть готовым снять с себя и рубаху,
чтоб отдать кому-то. не ожесточён,
чуть безумен, радостен и прекрасен,
в ожиданье счастья, добра, любви.
я сижу на камне. над нами ясень,
и по платью ползают муравьи.

здравствуй, боже,
ну почему же
ты не можешь побыть мне мужем?
защитить меня от невзгод?
и зачем мне какой-то «тот»?
он же ласково не погладит
мя ладонью своей прохладной
не уйдёт он в густую ночь
напоследок назвав мя «дочь»
если я твоя дочь,
то где же
мой отец и отцовский стержень,
почему он его продал,
чтобы с мамой начать скандал?

здравствуй, боже,
теперь я тоже
вырастаю до их высот.
ты мне вряд ли теперь поможешь, –

слышен ангельский голосок.

Этот герб из красных и белых роз
Выбирал король сотни лет назад,
А теперь остался один вопрос:
Ну куда смотрели его глаза?
Тот король почил, и давным-давно,
Но не знала жизни другой страна,
Как прекрасное, лучшее вино,
Королевством правит его жена.
Не стареет вовсе, цветёт вовсю,
Дипломат отменный, посол и льстец,
Но пугает этим планету всю,
Королеве скоро придёт конец.
Как бы ни был ты и хорош, и мил,
Если странен ты – то тебе не жить,
Этот герб кто кровию окропил?
Почему все прячут свои ножи?

это первый шаг. самый-самый первый.
головы устало не опустить.
чтобы стать владыкой и королевой,
всё, что надо было - его сместить.

подниматься медленно, полы платья
чтобы до конца покрывали грусть,
и себе твердить: это не проклятье
Франции, а муж мой – беспечный трус.

если это тоска, то она глубоко внутри,
если это печаль, то печатью в моих ладонях,
говорю этим чувствам: уйди, уходи, умри,
но боюсь я, что кто-то поймёт их, увидит, тронет.
если это боязнь - то бояться себя сама,
если это спокойствие - страшное и пустое,
не ищи меня,
пусть меня забирает тьма,
если чувства живые,

то я не хочу - живою.

я люблю его. беззастенчива тишина - мои мысли звучат всех слов в этом мире громче, ошарашена я, убита, обречена - и испугана тем, что, наверное, всё испорчу.
а он смотрит и улыбается как дурак, словно нет в этом мире правильней и красивей, словно я для него, словно всё получилось так, как должно было быть,
словно нет нам альтернативы.
я его не пойму, но сжимаю его ладонь и пытаюсь держаться сдержанней и ровнее, словно я не тайфун, не внутри у меня огонь,
но он видит всё,
а я врать ему не умею.

я люблю его. я не ставлю на нём печать, но почти отпечаток дрожащих и тонких пальцев.


если ты хочешь его у меня забрать,
то тебе придётся, как минимум,
п о с т а р а т ь с я.

даже если целуешь больно и горячо, всё равно ты о чём-то думаешь.
но о чём?
не о том же, что губы тёплые и дрожат, не о том же, как меня сладко в руках держать, не о том же, как бьётся нервно под кожей пульс, не о том же, что я дрожу - как тебя боюсь,
не о том же, как этой лаской ты одержим,
не об этом же?
так о чём тогда?
расскажи?

давай целоваться, не спать ночами, ходить в кино, садиться на первый ряд и смеяться громко. ты рядом, но ты не рядом уже давно - тогда, когда быть перестала таким ребёнком. я знаю так много умных полезных слов, бываю я убедительней Демосфена.
беру тебя за руку снова, моя любовь, и чувствую, как под пальцами бьётся вена.
давай целоваться, давай захватывать мир, давай "навсегда", чтоб никто никого не бросил,
чтоб дальше идти,
ты руку мою сожми,
и мы с тобой, чуть фальшивя на ноте "ми",
захватим, но не удержим в ладонях мир,

и мы пошатнёмся,
и свалимся
вместе
в осень.

мои ногти сломаны, губы сжаты,
это не разговор, а жатва,
не словами - плетью по скулам бьёшь.
ну что ж.

я стою и вытянулась, как струнка,
либералка, лгунья и многодумка,
как ещё теперь меня назовёшь?
ну, что ж...

всё добро пугливо и с кулаками,
не ходи ко мне, а то брошу камень,
не осталось чистого на живом
ничего.

я потом как гряну и как завою,
ты вся сморщишься: 'беды, мол, с головою,
я её с ребяческих лет лечу
как хочу'.

а я буду выть, и к моим стенаньям
поползут желавшие оправданья,
теплоты, заботы и пониманья,
как я.

да, мой малыш, нам врали, смерти не существует,
смерть - это просто сказка тех, кто не любит жить
в венах течёт металлик, я тебя в лоб целую,
это уже фиаско, хватит точить ножи
ну полетим, ну ладно, мы же давно хотели,
маленькие снежинки, маховое перо
выбрали новый лад, но снова в конце недели
мы возвращались к песне пыльных пустых дорог
школы, многоэтажки, лестницы и квартиры,
где-то блюёт подросток, где-то отключен свет
я не могу лирично в этом дурацком мире,
в нём кроме нас с тобою больше и света нет
мне не пятнадцать, меньше, солнышко на ладони,
сердце стучит в грудине, слышится стук в ушах
да, мой малыш, нам врали, смерть нас с тобой не тронет
так что не бойся больше
делай последний шаг

да и песни все о тебе поются,
о тебе и, в принципе, обо мне,
ну не пучь глаза свои словно блюдца,
всё равно осталось пятнадцать дней.

эти песни пахнут костром и дымом,
и потом опять обратятся в дым,
о тебе, что не был бы мне любимым,
но остался сказочно дорогим.

грязь на ладонях, пара цветных браслетов, солнышко - мячик, солнышко плачет: где ты?
солнышко плачет, ты-то слезам не веришь, не возвращайся, если не станешь зверем, не возвращайся, крови не зная вкуса, не осознав: убийство - почти искусство, не осознав, как больно сжимать ладони, если нет сил того возвратить, кто тонет, если нет сил того дотянуть, кто знает - счастья без крови, в общем-то, не бывает, счастья без крови - господи, ну о чём я, что я тебе, ну ты же совсем девчонка, выпьешь ещё и боли, и грязи выпьешь, прыгнешь ты в омут, в бездну за мною прыгнешь,
ну а пока - поспи на моих коленях, солнышко - мячик,
и - у тебя есть время.

вот и осень, милая. грязь и ветер,
я три тыщи лет обожаю осень -
потому на этой гнилой планете
я ещё живой и её не бросил.

вот и осень, милая. вот и слякоть,
в белых кедах бодро идти по лужам,
заставляя небо собою плакать,
потому что ну а кому я нужен?

вот и осень, Третья, уже какая,
сколько мы их выдержали, болея?


то, что
я себя старательно убиваю,
ничерта не сделает нас сильнее.

у неё в ладонях шумит весна,
солнца лучик - брошка на рукаве.
ты не знал. конечно же, ты не знал,
ты устал, повыцвел и заржавел,

и зачем таким вот, как ты, цветок,
что растёт давно из её ключиц?
ты бы смог понять её, ты бы смог,
но пока не понял - прошу, молчи.

и зачем таким вот, как ты, она,
если вы умеете жечь мосты?

у неё в ладонях шумит весна.
и причина этому - только ты.

полюби меня
по любви лебединый строй прекращающий шествие вряд ли мне крикнет стой вряд ли солнце погаснет попасть бы домой скорей по дороге из пуха оставшихся лебедей очень странное о чём хочется говорить полюби меня нет не надо меня любить позови меня я по зову звонок звеню я храню тебя вспоминаю сто раз на дню прикоснись ко мне колким инеем пальцы жжёт я шучу где перчатки не трогай ведь я же лёд обжигающий обожаемый боже мой
полюби меня
по любви
уходи домой

этому мальчику несколько сотен лет,
младше, чем я, но тоже ведь срок, не так ли?
слишком угрюмый, слишком легко одет,
слишком уж нагло шепчет на ухо 'fuck you'.

я улыбаюсь - вряд ли мне повезло.
я говорю и делаю всё назло,
чтобы хоть раз увидеть его улыбку.
всё недописано, всё улетит в огонь.
если б могла, то сжала б его ладонь,
но я пока лишь вою унылой скрипкой.

сколько мне лет, не спрашивай у меня,
это невежливо, я тебе не отвечу,
просто возьми и обними за плечи,
просто уйди, если не смог обнять.

так мы играем в холодно-горячо,
чтобы остался кто-нибудь проигравшим,
я не хочу умнее, но я же старше,
стикс во мне патокой вместо крови течёт.

я не хочу умнее, но кто тогда?
я не хочу умнее, но я умнее,
я же когда-то рушила города,
стены, дороги, страны, оранжереи,

что же мне стоит (как велика цена)
взять его за руку и от стыда не воя,
к сердцу прижать: послушай, оно живое,
знаешь, чего не хватает?
обычных нас.

шуточки шутками, бегаю и смеюсь,
я не умнее, правда, я так устала,
я улыбаюсь и кутаюсь в одеяло,
сдвинуться с места хочется - и боюсь.

держаться подальше.

так тихо, наискосок, как будто бы расстояние помогает, оно помогло бы, но я-то совсем другая, но я-то от чувств от смерти на волосок.
держаться сильнее, вцепиться в свою ладонь, есть я, только я, себя мне беречь и надо, не стоит такая бессовестная награда всех чувств этих, что сожгут во мне весь огонь.

останется пепел. останется лишь зола.
глаза у тебя бесстыжие и вороньи, и я накрываю руку твою ладонью, и думаю: "как я долго тебя ждала".

ампутируйте мне желание быть с тобой, запишите его как самый смертельный грех, и за этими строчками может стоять любой, а ты даже не знаешь, что я это о тебе.
о тебе не писать, тобой не дышать, не жить - тобой задохнуться и умереть счастливой,
уже не услышать, что было: forgive/believe me, и не разобрать, что больше тебя смешит.
мне так не смешно, что я не могу перестать на этим вот всем смеяться себе, смеяться,
я стою тебя,
ты стоишь сто облигаций.
на разных конвейерах мы под одной ценой.

ампутируйте мне желание быть тобой, потому что я вижу рамки и не хочу их,
и ты так подбираешься, будто бы это чуешь,
мой большой и уставший северный белый волк.

ваш абонент - он временно недоступен
разрешения без и шагу никто не ступит
не найдёт огонька в безнадёжном ходячем трупе
закрывай телефон
осознай, что пора уйти.

абонент не в сети, прекратите терзать/терзаться
вы же всё же не Холмс, не ушёл от вас доктор Ватсон
абонент не в сети, и так легче, пора признаться
абонент не в сети
абонент ещё не в сети


шаг вперёд не оценят, когда помогает кто-то
коль не выстрадан шаг, не аукнулся кровью, потом
шаг вперёд не оправдан, когда этот шаг - в болото
ты роняешь из рук своих меч и роняешь щит


твоё завтра из сказок уже никогда не наступит
слышишь ты: абонент безвременно недоступен
как сквозь сон: абонент безвременно недоступен
перестаньте сюда звонить.

здравствуйте. ну, давайте поговорим.
хочется о погоде? у нас экватор.
простынь надеть, сказать: это тога! Рим!
что же такой ты скучный и адекватный!
это перформанс или простой романс,
тот, что один на стареньком граммофоне.
иглы скользят и как будто бы вводят в транс —
так замечтаешься и в себе сам утонешь.

ты море. конечно, море, мой добрый мим,
огромен и полон ям и больших вулканов,
ты непредсказуем, страшен, необъясним,
ты рамка для тех, кто жить не привык без рамок.

ты море. большое море. уютный бриз.
когда ты такой огромный — то всем ты нужен.

послушай меня, зануду — всегда вернись
к тому, кто любил тебя
даже когда ты лужа.

я сейчас, княже, правда немногое навоюю.
но ведь ты же - я помню - живую хотел, живую,
в платье синем, так подходящем к моим глазам.

ты из воина, княже, деву не сможешь сделать,
как случилась война - ты пришёл ко мне, княже, первой.
за доверие это сложу свою буйную голову,
если ты не успеешь сделать всё это сам.

у тебя золотой оскал
запрещающий весь фэншуй
лучше б я тебя не узнал
чем понять, что тобой дышу

лучше б я не родился здесь
под присмотром небесных глаз
чем стоять пред тобой как есть
грязен, холост и зол, скуласт

лучше скалился бы в ответ
месяца и года, часы,
а не кланялся: «мой отец»,
слыша злобное «ты, мой сын»

я тебе не от крови кровь
принесли тебе не меня
и когда не хватило слов
я решил, что тебя обнять

будет лучшим из действий всех
самым правильным по фэншуй,
а теперь вот и смех, и грех
я дышу тобой
я дышу

1

слышишь в горах пугающий громкий рёв
перебудил овец, перепугал коров
женщины даже не пряжи не отложили.
жили себе так тысячи лет да жили.

тебе не даёт покоя: они все врут?
как можно, да как же под рёв этот все живут?

неужто никто там не был, не рассказал?
да были там все, но зачем им теперь глаза.

и ты б перестал придуриваться, искать,
никто не ревёт, это боль твоего виска.

2

когда ты добираешься до края -
конечно, сам считая: это край
тебя встречает женщина босая
красивая как сам цветущий май

молчит и смотрит долго долго долго
так долго будто ты в последний раз
увидел этот мир, и в нём так много

да был он там, но смысл его глаз?

она стояла и руки касалась
и он дрожал как древо на ветру
он слышал эту жалость: её жалость
он понял её страшную игру

лишившись глаз он слышать стал лишь лучше
лишившись сердца вечность был готов
стоять с ней рядом подле этой кручи
и слышать рёв сей до конца веков

3

женщины пряжу откладывают назавтра
девочки злятся: ещё одного взяла

а он скитается в горах и слышит счастье
и в этом счастье такая сплошная мгла.

4

это не рёв драконий - драконье пенье.
чтобы его услышать, найди терпенье.
если терпенья хватит, то обретёшь
то, что желаешь, что нужным себе сочтёшь

это не рёв, это плачется ямауба
спасибо, что в гости поднялся ещё и ты
так сложно в пространстве воздуха света звука
понять что ты на окраине темноты.

я это выдержу в о п р е к и —
это останется мне наградой.

если умрёшь от моей руки,
больше не возвращайся, ладно?

когда мне больно, когда мне грустно, когда из раны сочится страх, свои блокирую к чёрту чувства со злой улыбочкой на устах,
когда мне нервно, бежать и плакать, швырнул тяжёлым - и был таков, но я жива, я читаю знаки, я самый сильный из всех богов, я возрождаюсь в начале века, и в жилах с кровью течёт луна.

я человечнее человека, и вот поэтому я сильна.

это всех нас сломало. просто смотри в меня:
я храню войне верность, как целибат хранят.

я храню войне верность, преданная жена,
потому что войной сильна я. и сожжена.

это всех нас сломало: просто смотри вокруг,
там, где друг, ты видишь больше, чем должен друг.

там, где враг, ты не видишь солнца, добра, тепла,
я смотрю так, как ты, и поэтому я так зла.

а ещё потому, что кровь моя горяча,
она требует болью сталь напоить меча,

а когда это мирное небо над головой,
чем поить мой клинок голодный, прямой, стальной?

я всё жду, когда же вновь зазвучит набат
и когда вернут мне снова всю жизнь мою.

я сильнее их всех — и поэтому я слаба.
но зато клинок свой досыта напою.

я управляю огромной силой - хотя, конечно, ещё учусь - я это долго в себе носила, бесценный клад и ужасный груз, я это долго в себе растила и умоляла, чтоб зацвело, ведь мне нужна была эта сила, чтоб отвечалось добром на зло, чтоб быть прямее, ровней и тоньше, чтоб голос словно струна звенел, чтоб я вела за собою толпы, и каждый верил безмерно мне, чтоб глаз не прятать и рук в мозолях вовек мне больше не опускать,

я управляю огромной болью,
да будет воля на всё моя.

я так люблю тебя, мой безнадёжный друг
даже когда ложишься у моих ног
только не хватит луков, мечей, кольчуг
ты меня снова предал и не сберёг

я так люблю тебя, мой подуставший меч
лезвие смажешь кровью моих друзей
сталь холодна, только ты продолжаешь жечь
глупое моё сердце мадемуазель

я так люблю тебя
колокол как набат
каждой секундой с тобой я теряю год


я так люблю тебя, маленький ренегат
даже когда ведёшь нас на эшафот

это я, Беатриче. мне страшно тут быть одной. ты проходишь чистилище, дышишь кругами ада, только мы не решили, кому это больше надо и согласен ли кто-то с выплаченной ценой.
это я, Беатриче. рисуешь меня всегда, словно я ипостась и света, и благодати, словно я не могла ошибиться и всё отдать им, только быть бы нетленной более никогда.
это я, Беатриче. ты ищешь меня в раю. ты прошёл для меня так много, я благодарна, потому отдаю тебе образ светлейший даром.
получай её.
Беатриче.

но не твою.

это солнце светит в моё окно
будто в первый раз будто раньше нет
в этом мире пахнет такой весной
что никто не видел три сотни лет

этот город любит меня и ждёт
эти руки гладят мою ладонь
пахнет воздух тает под утро лёд
и в глазах мерцает живой огонь

посмотри я выжила я дышу
посмотри я снова люблю тебя
это солнце небо и этот шум
эти лужи лица на окнах вязь

этот мир красивый как в первый раз
этот мир колючий как был всегда
но не сможет ранить он больше нас
я отныне боли ему не дам

я отныне буду лететь вперёд
пусть ласкают нежно лицо лучи
и никто не сдастся и не умрёт


ты моё чудовище
не молчи

это сказка, просто с плохим концом, потому что нравится это мне - вот принцесса с белым от зла лицом под венцом, и с матерью, и с отцом,
вот принцесса держится молодцом,
хотя больше хочет гореть в огне.

это сказка, принц есть, и конь, и синь, есть дворцов пустынные своды, зал, только так случилось, что о любви ей никто ни слова и не сказал, это сказка, маленький башмачок, никакой золы, никакой трухи, не подставит ныне никто плечо, остаётся только писать стихи, это сказка, яблочко, зеркала, изо льдинок выйдет не слово - лёд, как бы ты ни плакала, ни звала, никогда никто тебя не найдёт, никогда никто тебя не возьмёт, даже если хочется так летать, это сказка, горечь от дёгтя, мёд, это крик и битые зеркала, это книгу в пропасть, а ленты - в печь, это прятать боль от самой себя, никогда не сможет никто сберечь, сберегут так страшно, что истребят, это сказка, чудо, не слушай их, слушай лучше этот тоскливый звон,
и когда закончится этот стих,

ты поймёшь, что ты и сама дракон.

шестерёнки крутятся и смеются
и стирают вечности в порошок
те, кто мы, по-прежнему не сдаются
но нам не становится хорошо

Что ты знаешь о смерти, растерянное дитя?
Ты бы ей отдала сестрёнок, отца и мать?..
Мне она охраняла расстеленную кровать
И вплеталась в деревья, чьи листья так шелестят.

Что ты знаешь о смерти? Ты знаешь её лицо,
Её запах и вкус, обожженный каймой огня?
Что ты знаешь о смерти, которая так меня
Методично пыталась наполнить своим свинцом?

Ты… знаешь о смерти, чьи волосы – кровь и медь?
Я видел её, я ушёл от неё живой.
А ты улыбаешься: «Господи, что с тобой,
Неужто не видишь?
Смотри на меня. Я – смерть».

понимаешь ли ты: человек человеку враг,
и не знает никто, почему получилось так,
и не ведают все, как исправить это теперь.
понимаешь ли ты: человек человеку зверь.
понимаешь ли ты: человек человеку – крик,
что осколками в горле отчаянными возник,
это кажется и нелепым, и глупым столь…
…понимаешь ли ты: человек человеку боль.
понимаешь ли ты: вне зависимости от мест
человек человеку проблема, тоска и крест
не забудь лишь о том, что каждый свой крест несёт
понимаешь ли ты: человек человеку всё.

цепи ковались долго, старый звеня мотив,

в поле травы иголку - хочется? - не найти,
солнца обрывок кожи больно в руке зажать,
хватит толкаться, Боже, с сотого этажа,
мы полетим, конечно - не отпущу твой плащ,
сложно казаться нежным, если давно пропащ,
если окурки тушишь ты о локтя изгиб,
как ты спасаешь души,
если уже погиб?
курится втихомолку,
сонная благодать...

цепи ковались долго,
их не тебе ломать.

1.

женщине одной было тридцать лет – всё никак господь не давал детей, с мужем та объездила белый свет, только все советы, увы, не те – приходили к скалам, кричали вверх – почему, Создатель, за что, за что?
плач их, возвращаясь, звучал как смех,
и из подземелья пришёл Дракон.

говорит: смогу я исправить всё.
говорит: помочь вам двоим смогу, есть в моей пещере один цветок, я его отчаянно берегу, я его могу вам двоим отдать, принести сей час же, вложить в ладонь, и пыльцой осыплется благодать, запылает жизни внутри огонь.

говорит, и голос его как мёд, говорит - ни плакать, ни перебить: как дитю семнадцатый стукнет год – так придёт пора вам за всё платить, вам полжизни нянчить его, ласкать, умывать сонливого поутру, стукнет как семнадцатая весна – я себе родимого заберу.

говорит – и голос его волной омывает сердце.

«да что года! – был бы нам ребёночек дорогой,
был бы – так останется навсегда» – так решили люди, и тот цветок как живое сердце ладони жгло.

глупости какие: драконы, срок – разве им настолько не повезло?..

2.

говорили: сердце моё – цветок, я любой обиды не вынесу, моя кожа – белое молоко, улыбайся, милая, и танцуй, говорили, холили, берегли, в волосы вплетённые колоски, не пускали дальше родной земли, не давали видеть вообще ни зги, словно я, сокровище, разобьюсь, словно мне и ветра порыв – синяк,
запирали, плакали – ну и пусть,
не люблю, когда поступают так.

говорили – к скалам ты не ходи, в подземелье дремлет большой дракон, твоё сердце вытащит из груди и в когтях стальных истерзает он, говорили – пепел, война и снег, говорили – копоть, тоска и сон, но проходит мимо семнадцать лет – из пещеры не вылезал дракон.

мне подходит время идти к венцу – кандидатов много, смеётся мать, ну а я верна своему кольцу, у скалистых гор я его нашла десять лет назад, и теперь храню, и оно мне впору, оно моё,
мой отец вздыхает сто раз по дню: ну и кто такой воспитал её?

ну и кто такой воспитал меня, ну и кто на плечи навесил груз – я уже давно не боюсь огня, я его лелею, его люблю,
говорили: к скалам ты не ходи, в подземелье дремлет большое зло, и оно всегда за людьми следит,
ну а мне заранее повезло.

говорили: хватит мечтать, дитя, и тоска совсем тебе не к лицу,
мне напоминают, кто зол, кто свят,
ну а я верна своему кольцу.

3.

ночью перед выданьем как мне спать, я его так жажду, как ждут беду – и колечко будто бы стали звать – я, конечно, тоже на зов пойду, подземелье тёмное, да и пусть, только бы немного, чуть-чуть огня! – я и темноты не совсем боюсь, так не сможешь ты напугать меня, я иду по зову, и пахнет мглой, я иду в волнующей темноте, чувствую я кожей зовущий вой, но никак понять не могу я – где?
и идти мне тяжко, но мир мой пуст, он таким был, кажется, испокон,
я не темноты – я себя боюсь.

…посреди пещеры стоит Дракон.

4.

говорили: сердце её – огонь, говорили: выросла из цветка, потому семнадцатою весной так исчезла, будто бы не была, из груди у матери рвётся стон, у отца не хватит ни слёз, ни слов.


где-то в подземелиях спит Дракон, охраняя лучший из всех цветков.

чешуею ложится узор от твоих когтей, за тобою всегда буду следовать словно тень, за тобою всегда буду следовать словно день,
тень ложится на плечи, на камни и на плетень, пахнет кровью и грязью найденная сирень,
я ложусь как узор, прижимайся ко мне плотней,
будь острей, будь грубей, не печалься, а сразу бей, холодеет вокруг, мою шкуру накинь, надень,
будешь волком - так и веди себя понаглей, когти острые, не спастись от моих когтей, от твоих я спасаюсь, надо быстрее, злей, тень ложится на плечи,
не плачется - значит, бей.

кто сплетает слово за словом в песню
когда жить становится интересней
эту песню после века поют
я пью

эти росы я выпиваю залпом
чтобы песня грустной мне не казалась
чтобы эту ночь как начнёт светлеть
не петь

у меня ни голоса ни таланта
я старая я просто дышу на ладан
эта песня яркая как маяк
моя

если будет война - значит, так должно быть,
если будет цена - значит, есть чем платить,
если будет болезнь - значит, не повезло;
если жизнь - так пролезь, победи всем назло,
если "как мне терпеть" - значит, боже, терпи,
если мёртв ты на треть, то на две трети жив,
если больно - дыши, если страшно - крепись,

ты всё выдержишь, что принесла тебе жизнь.

у меня есть голос обычный самый
я училась петь им сначала гаммы
ми фа соль а выше не потяну
ты в кого такая скажи мне ну
твоя мать сиреной поёт а ты
я молчу я чувствую только стыд
что поделать это всё как терпеть
кто ж виновен что не умею петь
закрываю двери на сто замков
если б петь мне было ещё легко
в горле гулко а в голове туман
как ты это делаешь как же мам
почему мой голос совсем другой
я училась месяц неделю год
я хрипела выла я плакала
но совсем никак не идут дела
я же так старалась я пела но
всё равно так страшно темно темно
зажимаю губы одной из рук
чтоб нигде не слышали этот звук
начинаю ненавистью пылать
но совсем никак не идут дела
я пою пою а зачем зачем
не звучит мой голос течёт ручей
я хочу журчать как журчит вода
никогда не будет так никогда

я замолкла а в голове ла-ла
и совсем никак не идут дела

я молчала долго века века
а потом подумала ну а как
если петь люблю если мир так сер
то зачем так мучаюсь этим всем
почему бы хриплый мой голос не
полюбить в каком-нибудь сером дне

я не буду больше молчать терпеть
у меня есть голос
им буду петь

тьма наступает, когда исчезает свет.
где-то вне мира не терпится пустоты -
это всё повторяется сотни лет,
сотни событий идут до одной черты.

а за чертой этой падает в никуда
злой бесконечный мертвенный океан,
вниз водопадом недвижимая вода,
чтоб поглотил её капли седой туман.

а за чертой этой солнце лежит на дне,
солнце на дне пытается отдохнуть,
я соврала, потому что и дна там нет,
кто упадёт - тот исчезнет куда-нибудь,

кто упадёт - ты того не вернёшь назад,
кто упадёт - не поднимется больше ввысь,
очень жесток сверкающий водопад,
жизни и судьбы чужие уносит вниз.

нам теперь врут. земля - это плоский блин,
кто-то горел, чтоб правду скрывать от нас.
не существует элипсов и любви,
тьма возвращается и наступает тьма.

где-то за гранью не терпится пустоты -
может, когда-то мы сможем шагнуть за край?

тьма наступает, когда отступаешь ты.
больно и страшно.
больше не отступай.

ты же такой красивый, такой смиренный, ты же такой покорный своей судьбе - смысл теперь стучаться башкой об стены, всех обвиняя в нитках своих же бед? смысл теперь, ласковый и хороший, это же ты тут диктор и кукловод, так что не надо бреда про смысл и ношу,

сам взгромоздил - значит,
тащи,
урод.

каждый звук тяжёл как сизифов труд
не вода и камень тебя сотрут
не вонзит ножи тебе в спину брут
с этим справишься сам легко

куда ты идёшь - там тебе все врут
обижают, злятся, не берегут
выше вен накладывается жгут

не пугай собой рыбаков

Тихо-тихо, вдалеке, гаркнул чёрный ворон,
Мы с тобою у креста встретились глазами.
Отступил немного ты в сторону забора.
Поняла я: струсил. И залилась слезами.

Умоляла и клялась: милый мой, хороший,
Почему не хочешь ты протянуть мне руку?
Это я, твоя жена в платьице в горошек!
Ты дрожишь, и вижу я на лице лишь муку.

Ты дрожишь, а я иду по траве зелёной,
Приминаю свежую босыми ногами.
Ты боишься ведь меня? Да, определённо,
Я давлюсь истерикой. Тихими шагами

Приближаюсь медленно и зову чуть слышно:
Ну, пойдём, пойдём со мной, милый благоверный.
Что-то, видимо, не так, что-то – да не вышло.
Отступаешь с ужасом, словно я – прям скверна,

Муж мой милый, почему взгляд твой страха полон?
Я склоняю голову: ты чего дрожишь?
Тихо-тихо, вдалеке, гаркнул чёрный ворон.
«Ты уж две недели, как там, внизу, лежишь».

твоё сердце стало сталью, потому что ты устал, как к тебе ни прикасаюсь - ощущается металл, в день погожий греет кожу, а зимою хуже льда, если ты на лёд похожий, то зачем сказал мне "да"? то зачем сказал остаться, коль тебе не повезло, твой металл морозит пальцы, прикасаюсь я назло, я все ногти обломаю, все царапины твои не исчезнут даже к маю,
надо нам такой любви?
надо это всё больное, искалеченное "здесь"? если кашляешь - не кровью, у кого из нас кровь есть? если плачешь - не слезами, слёзы - соль, тоска, вода. что ж случилось с теми нами, чтоб сказать друг другу "да"?
твоё сердце стало сталью, потому что ты устал, как к тебе ни прикасаюсь, ощущается металл, греет и морозит кожу, прикасаюсь я назло,
почему я всех дороже - я, которая стекло?

меня не спрашивай ни о чём -
ты, в общем, вряд ли поймёшь ответ
вода морская во мне течёт
и заставляет идти вперёд
по этой вымученной земле

ты знаешь, кто я, ты угадал
ты понял это сегодня ночью
там где-то светит моя звезда
красиво, холодно, иногда
я покажу её, если хочешь

я так стара, это просто жуть
я путешествую налегке
и имя я тебе не скажу
на древнем чёртовом языке
драконьем чёртовом языке

с ума от ужаса не схожу
а значит, буду почти окей

спи, моё солнышко, ласковый дурачок, петь колыбельных я не могу - о чём? - сказки рассказывать тоже выходит вкось, слово сильнее ранит, чем взмах мечом.
знаешь же, я всё сделаю, что велят, но при всём этом так сильно люблю тебя, что, мне казалось, выдержу на плечах...

спи, моё солнышко,
пухом тебе земля.

смерть приходит. она разматывает платок.
сетует: так старался и не сберёг.
никаких чаёв, мишка, я к тебе на минуту.
я со списком, забрать всё то, что писал мне рок.

и сказала бы я, что вот будет тебе урок,
но какой отсюда урок — сама не всекаю.
ну не плачь ты так, мишка, я у тебя шестая
за четыре недели. лучше б закрыл замок.

не распахивай двери, мишка, побудь собой,
этим важным уставшим очень большим заведующим.
я узнаю твой крик, я услышу тоскливый вой,
и тогда я вернусь,
и ты снова не будешь следующим.

1.

ты рисуешь звёзды карандашом, и на неба призрачной синеве эти звёзды - меловый порошок.
ты рисуешь росы в сухой траве, и моря - нежнее, чем тонкий шёлк.
ты рисуешь "плохо" и "хорошо" - и твои рисунки тебя живей.

2.

тебе сказки на ночь читала мать, перестала, правда, уже давно, потому что можешь ты Представлять, потому что силой твоей оно со страницы сходит в твой мирный дом;
мама очень плакала по ночам.
ты не понимаешь - зачем о том плакать, о чём можно бы и кричать?

мама не кричит, только книги все отбирает - даже по пальцам бьёт, твой отец однажды очнулся сед, и кричит, наверное, за неё.
ну а ты украдкой рисуешь ночь, и она уже за твоим окном.
люди проклинали б такую дочь,
но тебе заранее прощено.

3.

твоя сила крепнет всё и растёт, и ты ею учишься управлять; коль зима приходит - рисуешь лёд, коль весна стучится - рисуешь гладь, в летний день - на яблоне вороньё, в день осенний - клин в небесах гусей.

твоя мать приносит тебе шитьё.
твой отец по-прежнему светло-сед.

твои сказки больше не о любви, твои книги больше не о войне.
говорят родители: не зови то, что будет даже тебя сильней.
говорят родители: не буди, ведь все эти сказки - такая блажь!..

но бушует сила в твоей груди.
но ты что-то пламенное создашь.

4.

говорят соседи уж десять лет, говорят на разные лад и вид: ничего страшнее на свете нет.
на Буяне нечто такое спит - у него чешуйчатое крыло, когти как из золота отлиты,
и глаза прозрачные, как стекло.

и они не знают, что это - ты.

хочешь, расскажу тебе, братец, сказку? рядом сядь, плесни мне ещё вина, странно, не случилось вообще огласки, столько было нас: помню я одна.
мы сражались, брат мой, со злом и тьмою, кто с клинком, кто с цепом, кто просто так, я от крови пролитой не отмоюсь, я купалась в этой крови, мой брат, убивали всех: и детей, и взрослых, убивали женщин мы и мужчин, потому что зло распознать непросто, лучше смерть невинным, чем отпустить тех, в чьих жилах зло кипит горче яда, жжёт кого безумия серебро.
я ведь, братец, верила, что так надо.
я ведь, братец, думала: мы - добро.

есть завязка, только вот нет финала, но моя жестокость достигла дна, я тогда, мой братец, не понимала,
времена прошли - поняла. одна.

вот такая, братец мой, вышла сказка, не сказать ни словом и ни пером, мы сражались, светлые, это ясно,
а в итоге стали мы сами злом.

а стоящая девочка у костра
взахлёб говорит: она новая нам сестра,
что пламя зовёт, что посоха сталь остра!
а стоящая девочка у огня
говорит, что не может сражение променять,
что готова скакать на звуки войны три иль четыре дня!

а сидящие сёстры в кругу на неё не подняли глаз,
потому что ну сколько же тут таких появлялось нас.

***

но я всё-таки открываю рот:
- погоди, дитя. я спрошу у костей, и не смей ты дерзить костям,
им-то нет нужды врать, в отличие от людей.
и ослушаться их не смей.


кости шепчут мне в уши: останови её.
кости мелко трясутся: погубит себя живьём.
голень шепчет: её отравят чужою лжой*
череп фыркает: но тогда она нам чужой...
я рычу: говорите тише, по одному,
я ни вас не пойму, ни себя уже не пойму.
пястной костью я прислоняюсь слегка к виску,
открываю глаза
и вижу её тоску.

***

а стоящая девочка у костра
взахлёб говорит: она новая нам сестра,
что пламя зовёт, что посоха сталь остра!
а стоящая девочка у огня
говорит, что не может сражение променять,
что готова скакать на звуки войны три иль четыре дня!

***
говорят мне кости: останови её.
говорит мне разум: не дай уйти на смерть.
я, старейшина, как сказала - так и пойдёт.
я старешина, как сказала - так и решат.
а она смотрит дерзко, и взгляд её будто плеть,
словно очень ей хочется этим-то испугать.

***

я встаю. я очень редко встаю.
вместо этого я обычно лозою вьюсь.
я смотрю в глаза этой девочки и смеюсь.
я смотрю в глаза этой девочки и боюсь.

***

- ты не знаешь, кто я. я же знаю тебя насквозь.
ты же смотришь и видишь ветки и темноту.
и зачем тебе слушать странную, эту, ту,
кто научит тебя жить лучше, чем твоя злость?
тебе вряд ли нравится оказанный мне почёт.
и ты вряд ли поверишь, что в нас одна кровь течёт.
вот и думаешь: в эти косы грязь заплелись и ил.
и вообще её просто никто никогда не любил.

- я не знаю, кто ты, но готова тебя послушать.
и ты знаешь, что поступлю я только по-своему.
а сестрицы сидят у круга да греют уши,
и хихикают - только, правда, не по уму.

говорят мне кости: не отпускай её.
говорят мне духи: не отпускай.
говорят мне силы, но что мне до этих сил...

уходи, говорю. уходи, как рассветёт.
уходи, говорю, пока не орёт глухарь.
и скажи всем:
это я тебя отпустила.

***

я так верю в истории, что меняют свой ход.
но она приходит ко мне через век или через год.
медь тускнеет да и понурена голова.
говорит одно:
ты права.